31.03.2020 Валерий Максюта Африка, Гана, Страны
Комментариев: 1
Просмотров: 981

Загадки и уроки чёрной Магги

Продолжение романтичной истории отношений автора и ганской девушки Магги.
Начало читайте здесь:
Магги. Часть 1. Неожиданное знакомство
Магги. Часть 2. Дальняя поездка
Жизнь рядом с Магги. Часть 3
Жизнь рядом с Магги. Часть 4. Визит в столицу
Жизнь рядом с Магги. Часть 5. «Я буду с тобой»
Жизнь рядом с Магги. Часть 6. После Магги

Магги уехала, исчезла с моих глаз, растаяла в остатках болезненного тумана, который душил меня, казалось, бесконечно долго. Постепенно угасли мои судорожные попытки найти ей немедленную замену или просто царапать собственные нервы. Мало помалу мои мысли о ней стали спокойней и прохладней. Они больше не штурмовали меня каждую минуту, не занятую интенсивной работой, сногсшибательной усталостью или искусственной нервотрепкой. Я стал думать о ней, когда сам этого хотел. А хотелось и приходилось думать много, потому что обнаружились вопросы, на которые мне следовало бы знать ответы, раз уж Магги так растворилась во мне. Досадно было то, что ответы эти я мог бы без труда получить от Магги, сидевшей на стеночке в тупике Казаряна, но мне тогда либо в голову не приходило их задать, либо откладывал их на потом: были темы и более интересные. И был ещё один деликатный момент, который часто останавливал меня в проявлениях любопытства такого рода. И в этом мы были оба виноваты.

В первые же минуты нашего знакомства, во время танца, Магги применила свою «тяжёлую артиллерию» – погружение партнера в то, что я условно называл  гиперпространствами – чтобы снять раздражение моих глаз. Как я выяснил потом, подобные мелочи излечивались как бы сами по себе в ее присутствии, хотя и не мгновенно: всякие царапины, порезы, укусы, ссадины, раздражение кожи на следующий день после проведенного с нею вечера попросту забывались, а если я вдруг вспоминал о них, то не мог найти.

Здесь же Магги явно шарахнула из пушки по воробьям, думаю, чтобы произвести ещё большее впечатление. Ну а я был просто ошеломлён этим  абсолютно неожиданным переживанием, и когда как бы пришёл в себя, задал совершенно неуместный вопрос – мой первый вопрос за всё время нашего знакомства: не колдунья ли она. Если в Советском Союзе шестидесятых годов подобный вопрос был бы наверняка воспринят в переносном смысле, как намёк на чью-то очаровательность, то в Африке – не так. Здесь все знали о существовании колдунов и колдовства, побаивались их и даже невольно понижали голос, говоря о таких вещах. Мы с Сашкой Якшиным видели в Касе жилище колдуна, специально рассчитанное на то, чтобы вызывать своим видом страх. А позже,  когда футбольная команда Буи ездила играть в Банду с местными любителями, и я увязался за нею как болельщик, я видел там многочасовую пляску местного колдуна. Я приходил, уходил, снова приходил, а он все плясал и плясал под барабаны. Однажды он увидел меня в толпе и несколько минут не отрывал сумасшедших,  страшных глаз от моего лица. После этого я ушёл и больше не захотел возвращаться.

Так что вопрос, который я с перепугу задал Магги, можно было бы сравнить с вопросом: «А ведь ты НКВД-шник, не так ли?», заданный в сталинские времена где-нибудь в интеллигентном кругу. Я, конечно же, должен был выразить свое изумление более тактичным образом. И эта неловкость наверняка препятствовала потом прямому обсуждению некоторых моментов. Мы молча соглашались с ними, видели их, принимали, но никогда не обсуждали. А жаль. Если бы я когда-нибудь попытался, а Магги меня остановила, это было бы не обидно, а так – осталось чувство неиспользованной возможности. И теперь мне приходилось спрашивать у себя самого.

Неожиданным следствием этой ситуации оказалось пробуждение во мне острого интереса ко всему, что лежит за пределами вещественного, физического мира, как будто всю последующую жизнь я искал ответы на загадки феномена Магги. Конечно, это не так. Весь этот мир захватывающе интересен сам по себе, но, узнавая что-нибудь новое, я обычно примерял его к старым загадкам: а не может ли это объяснить то или другое, связанное с Магги.

За десятилетия, прошедшие с момента нашего расставания, хаос вопросов постепенно исчез, и многочисленные мелкие и конкретные вопросики срослись в несколько более крупных, ответить на которые достоверно я так и не смог. Но всё-таки я выстроил несколько догадок, достаточно, я думаю, сумасшедших с точки зрения «нормального» человека, то есть человека, не жившего в Африке, или жившего, но надежно изолированного от неё советско-марксистким коконом: сочетанием материализма второй половины девятнадцатого века с ностальгией по привычному и безопасному.

Самым простым вопросом, на который Магги наверняка бы ответила, касался её семьи. Откуда она вообще взялась? Я его не задал. Но вот что я знал. Она была дочерью нашего главного инженера Барта Планджа. Человека очень уважаемого, но странноватого. Он жил почти затворником с какой-то бабкой-домработницей. Потом вдруг появились две дочери: младшая, лет восьми, Элли – отчаянная хулиганка и вредина, и Магги, похожая на непрерывный праздничный фейерверк. Ей тогда, по моим оценкам, было лет 20. Потом откуда-то появилась их старшая сестра Вероника – холодная и элегантная красавица лет 25. Мне было трудно судить о степени их внешнего сходства, но огромный разброс возраста детей в одной семье был совершенно не характерным для Ганы. Правда, у Планджа могло быть несколько жён – одновременно (что крайне маловероятно из-за его европейского образования и образа жизни), или последовательно, что, в общем, могло объяснить ситуацию. Куда девались все они – мне неизвестно.

Магги была намного старше своих одноклассниц – года на 3-4, а в этом возрасте это очень заметно. Может быть, ей и тягостно было учиться в одном классе с мелюзгой, но, похоже, что эта мелюзга её просто обожала и относилась к ней как к любимой воспитательнице или пионервожатой. Мне говорили, что в детстве она несколько лет болела и не ходила в школу. Это легко объясняет её возраст. Но, вероятно, болела она не в таком уж раннем школьном возрасте. Иначе она смогла бы сократить разрыв, перескакивая, скажем, через два класса, как перескочила она через последний, сдав экзамены на аттестат зрелости в последние школьные каникулы.

Эта болезнь могла бы дать неплохое объяснение необычайным способностям Магги. Много лет спустя, я познакомился в тремя женщинами-экстрасенсами. Оказалось, что эти суперспособности открылись у каждой после клинической смерти. Причём у двоих эти способности проявились сразу в «пригодном для использования» виде, хотя и не очень интенсивно. Третья жила лет двадцать пять с ощущением, что она что-то такое умеет, но не знает, как, и ей пришлось пойти на специальные курсы, где произошло реальное осознание, после чего она оставила позади всех сокурсников и стала настоящим экстрасенсом. Я всех троих называл «ведьмочками». Так же, но про себя, иногда называл я и Магги.

Но суперспособности – это всего лишь супервозможности, если их не практиковать и не тренировать. Это как если бы тебе дали в эксклюзивное пользование ключ от отличной библиотеки или доступ в интернет: мало что изменится,  если ты ими не воспользуешься.  Похоже,  Магги воспользовалась своими возможностями самым эффективным образом.  От неё я узнал кое-что такое, что потом, в свете самостоятельно приобретённых знаний, я бы назвал азами любого мистического мировоззрения. Но об этом немного дальше, а пока о более простом, но не менее ошеломляющем факте – её эрудиции.

У меня впечатление, что она знала всё. По крайней мере, из того, о чем я заводил разговор. Сразу скажу, что я не пытался выспросить её мнение по поводу закона Бойля-Мариотта или природы постоянной Планка, но в гуманитарной сфере не было ни одного случая, когда она не смогла бы поддержать разговор.  Чаще всего её высказывания были эмоционально окрашенными: она освоила факты и вынесла о них собственное суждение,  всегда аргументированное и интересное. Иногда её знания были настолько неожиданными, что я, как от удара, внутренне втягивал голову в плечи. Как-то говорили мы о французской литературе, и я вскользь упомянул, что мне нравится Франсуа Вийон, средневековый поэт. «О! И мне тоже!» – воскликнула Магги и тут же выдала одно из его стихотворений на старофранцузском. Прочитала его со смаком, акцентируя ритм и рифмы.  А я не осмелился сказать, что читал его только в переводе на современный русский.

Мы много говорили о Гане и ганцах.  Я рассказал ей о том, что писал в письмах домой. Это развеселило её.  Сказала, что это неплохо, но в них больше юмора, чем глубины и что, может быть, в моём случае это и есть наилучший вариант.  Тем не менее, она серьёзно и содержательно отвечала на все вопросы о ганцах, интересовавшие меня. По информированности она ничем не уступала старому мудрому мистеру Буа, а своими толковыми и экономными объяснениями напоминала нашего Ассельроде.  И вдруг, как бы вспомнив о своём возрасте, она вворачивала в речь какую-нибудь шутку или намек на услышанный от меня анекдот, и мы вместе хохотали. С юмором у неё было всё в порядке. У неё был добрый, теплый юмор.

Я не исключаю, что если бы я завел разговор о естественных науках, она и там бы проявила знания. Кстати, по её словам, она ехала в Англию изучать не историю или литературу, а компьютеры – в то время вещь невероятно экзотическую.

Обобщая всё, что я от неё услышал, я заметил одну особенность: её знания носили не столько фактологический, сколько сущностный характер.  Обычно её точка зрения освещала события, явления и т.д. под таким углом, что отдельные факты становились просто ненужными.  Они были как бы уже заранее суммированы и вошли в её изложение в таком обобщённом виде.  На первый взгляд в этом не было ничего необычного. Но ведь такая позиция может выработаться только после глубокого осмысления фактов во всех сферах, о которых мы разговаривали. Вот тут-то я и напарываюсь на первую загадку: как и когда она смогла всё это прочитать, заинтересованно проанализировать и выработать собственную позицию? Это просто арифметически невозможно. Ведь Магги меньше всего напоминала книжного червя. Она была прекрасно физически развита – не как культуристка, наоборот, у неё была изумительная фигурка молодой женщины, но в ней чувствовалась сила, упругость, выносливость.  Могло ли это появиться само? Наверное, какое-то, и не малое, время ей пришлось уделять спорту после болезни. А флирт? Должна же она была как-то реагировать на ухаживания парней.

А это тоже время.  А домашние дела?  А уход за этой оторвой Элькой? А просто общение с людьми и обдумывание его, в результате чего она выработала активную к ним симпатию и помогала им направо и налево бескорыстно и безоглядно? Откуда же эта эрудиция?

Не знаю. Есть у меня лишь догадка, которая появилась много лет спустя, после посещения курсов  Академии Иррациональной Психологии. Мы пытались там, помимо прочего, выйти на контакт с подсознанием, обходя природные предохранительные блоки. Но нам рассказали, что есть нечто глубже подсознания.  Этот уровень называют по-разному: «коллективное бессознательное», как у К. Юнга, «ноосфера», как у В. Вернадского, океан Акаши и др. Но дело не в ярлыке, а в том, что человек, имеющий возможность подключиться к этой сфере, получает доступ ко всей, существующей в распоряжении человечества информации,  хранящейся не в дебрях нейронов индивидуальных черепушек, а вне их, на некоем невещественном носителе, который пронизывает всё доступное людям пространство. Им пользуются, даже сами того не зная, телепаты, маги, некоторые священнослужители, целители и т.п. В определённых условиях им могут воспользоваться и те, кому просто нужна информация.

Сведения, получаемые из этого источника, носят обезличенный характер и уже обобщены. Человеку, имеющему доступ к этому источнику, нет необходимости осваивать огромную массу мелких фактов. Ему остается только скорректировать научные знания собственными убеждениями и симпатиями, превратив безличное в личное. Такой способ получения информации обычно называют интуитивным. Он не вполне обеспечивает человека знанием конкретных деталей и мелочей, которым иногда придается повышенное значение, например, на экзаменах, в политике. Но их-то легко почерпнуть из книг и публикаций. Не для этого ли предназначалась куча книг на столе Магги в Буи? А другого способа приобрести  эту немыслимую эрудицию я просто не представляю. Но понятно, что это лишь догадка.

У неё была поразительная память – предмет моей острой зависти. Иногда мы возвращались к уже давно обсуждённым темам, когда у меня возникали какие-то сомнения или всплывали новые аргументы. Тогда она дословно воспроизводила, что сказал я, что сказала она, будто с того времени не прошло месяца, двух, а то и больше. Я рассказал ей огромное количество русских и армянских анекдотов и тут же забыл большинство из них. А она помнила. Она даже отказывалась их записывать: ей это было ни к чему. Феноменальная память – не такая уж редкость, но мне кажется, что она тоже имела какое-то отношение к источнику, откуда Магги черпала основные свои знания.

Я уже упоминал о ее способности читать (или воспринимать) мои мысли. Сначала мне казалось, что она может воспринимать только «взволнованные мысли», сопровождаемые интенсивными эмоциональными переживаниями. Позже я встречал людей, обладавших в той или иной степени телепатическими способностями, и узнал от них, что у таких, как они, имеется какой-то автомат, почти постоянно держащий эту способность в выключенном состоянии, иначе они просто рехнулись бы. Скорее всего, эмоция – это только просьба к такому автомату: «Включись! Это важно». Так что, пожалуй, Магги могла читать любые мысли, если бы сама этого захотела. Косвенным подтверждением этому служит то, что если я о чем-то спрашивал у русских от имени Магги или для неё, то, как мне очень сильно казалось, их ответы она понимала и без моего перевода. Такое много раз случалось,  например, в той памятной автобусной поездке в Кумаси.

А вот ещё один занятный эпизод. В тот вечер Магги много смеялась, была почему-то очень весела и шаловлива. Ее просто переполняла радость жизни, и это, как всегда, передалось и мне. Она вдруг сказала:
-Послушай, что я тебе расскажу!
И завела какой-то странный рассказ в ритмической прозе. Так,  ничего особенного. В то время и я бы так смог. Содержание его представляло собой какую-то смесь из географических, исторических и фольклорно-поэтических фактов и образов, в основном мне известных. Я поймал момент, когда ей понадобилось перевести дыхание, и спросил:
-Объясни, зачем ты мне всё это рассказываешь?
-А ты всё понимаешь?
-А чего тут можно не понимать?
-Слушай дальше. Слушай внимательно!

И она продолжила монолог, и лишь минуты две спустя до меня дошло, что монолог этот звучит вперемежку по крайней мере на двух языках: английском и каком-то из местных. А я всё понимал! Глядя на мою озадаченную рожу, Магги опять залилась хохотом. Очевидно, у неё был не только телепатический приёмник, но и передатчик, который она могла включать по желанию: не понимал я язык, названия которого я даже не знал. Я понимал ее мысли, ее понимание, потому что она слала их мне вместе с бессмысленно звучащими для меня фразами.

Была ещё одна загадка в поведении Магги. После нашего расставания она даже  какое-то время вызывала чувство обиды. Почему таким скомканным получилось наше прощание? Ведь она-то знала, что отправила в Англию документы и ждала ответа. Решение о ее приеме, вполне вероятно, было принято ещё до моего отъезда в Суньяни, где я и заболел. Неужели она не могла об этом узнать до прихода ответа по почте? Мы бы тогда всё, не торопясь, обсудили, и, кто знает, может быть, тогда многое сложилось бы иначе… И ещё одно «почему?» Когда мне удавалось возвращаться из поездок раньше, чем я первоначально предполагал, Магги радовалась и искренне удивлялась, мол, я ждала тебя только завтра… Неужели она не могла «услышать» моё приближение: ведь я непрерывно думал о ней.
На оба вопроса ответ один: могла. Но не хотела. Не хотела быть «ведьмочкой-ведуньей». Не хотела лишать себя захватывающей прелести обыкновенной человеческой жизни с ее неожиданностями и сюрпризами. Думаю, что это не догадка, а действительно правильный ответ: это так в ее духе!

Может быть, побывав где-то за пределами физической жизни и приглянувшись там  кому-то, она получила в дар доступ к неиссякаемому источнику живительной энергии. Вернувшись в нашу жизнь в расцвете сил и молодости, она ринулась в неё, наслаждаясь каждой секундой, каждой ее гранью, стараясь наверстать упущенное и чуть было не потерянное. В благодарность за эту возможность она одаривала жизнь тем, чего этой жизни всегда не хватало. Недаром люди так любили ее присутствие. Мужчины становились значительней, великодушней, остроумней, а женщины, конечно же, женственней, добрей, улыбчивей… И она раздаривала радость всем без разбора. Но почему-то больше всех досталось мне.

Но не надо думать, что наши разговоры сводились к выкачиванию из неё информации. Она тоже живо интересовалась тем, что знал я. По ее просьбе я рассказывал о знакомых городах, о друзьях, родителях, об интересных людях.
Однажды мне захотелось рассказать о военруке из второй севастопольской школы – тупом и напыщенном солдафоне, с которым были связаны какие-то забавные случаи. После нескольких вступительных фраз Магги остановила меня вопросом:
-Он тебе нравился?
-Нет, конечно.
-Не надо про него. Расскажи о тех, кто тебе нравился.

Вскоре я нашёл объяснение этой просьбе. Ей удавалось какими-то едва заметными мелочами вызывать у меня почти физическое ощущение присутствия тех, о ком я рассказывал: ее выражение лица и глаз, вопросы, что-то ещё… Несомненно, это был какой-то особый, возможно, уникальный дар. Можно сказать, что она как бы соучаствовала, но не в процессе рассказа, а в его сюжете, рядом с его действующими лицами, заряжая их образы жизненной энергией, полнотой и осязаемостью, придавала им голографичность или что-то подобное. Не хватало ещё, чтобы я ощутил здесь присутствие дубины-военрука!  После таких рассказов в течение нескольких дней я был просто переполнен энергией, едва сдерживался, чтобы не прыгать, что-нибудь не подфутболить, не зашвырнуть куда-то. А иногда и не сдерживался под веселый и понимающий смех Магги.

Как-то раз она спросила о моем родном городе. Я ответил, что приехал из Ленинграда, но родным считаю небольшой приморский город, о котором она вряд ли слышала, — Севастополь.
-Ну как же, я прекрасно знаю Севастополь! Англичане и французы считают взятие Севастополя одним из самых важных достижений своей военной истории. У них есть улицы, площади, бульвары, названные в честь той битвы. А общества героев Севастополя долгое время играли очень видную роль в политике обеих стран.

Кажется, она ещё что-то говорила, может быть, даже и о второй обороне, но я больше ничего не воспринимал, будто получил по голове звенящей жердью.
«Англичане и французы – герои Севастополя???» Если бы к этому времени Магги уже не пользовалась у меня огромным авторитетом, я бы, не задумываясь, дал ей отпор. Но то, что я испытал тогда, было, пожалуй, смесью изумления и испуга. Может быть, это покажется передержкой, но я не могу подобрать лучшего описания. Нечто аналогичное я пережил до того только два раза в жизни.

Первый раз, когда мне было 12 лет. Через несколько дней после смерти Сталина я слушал приемник, когда сквозь дикий рёв глушилок вдруг прорвались слова «… после смерти советского диктатора…» Шок действительно был очень силён. Оказывается, помимо нашего привычного и убедительного, единственно правильного мира, где Сталин был вдохновителем и организатором всех наших побед, отцом всего прогрессивного человечества, знаменосцем мира, всеобщим великим другом и вождём, был ещё какой-то параллельный мир, где Сталина считали просто «советским диктатором», и который, тем не менее, не разваливался, не сгорал, как вампир, в лучах солнца и с которым наш правильный мир ничего поделать не мог, кроме как глушить его голос, да и то не слишком эффективно. На чём же основывался тот мир? На какой правде? А ведь на какой-то основывался, раз существовал.

А второй раз я испытал подобное ощущение совсем недавно, при первой встрече с Магги, когда она «впустила» мое «я» (душу, интеллект или ещё что-то?) в какие-то другие измерения и я несколько секунд их по-настоящему ощущал. Но шок длился не несколько секунд, в течение которых длилось восприятие, он продолжился и после, когда началось осознание полученного опыта. По большому счету, этот шок не прошёл и до сих пор.

Но всё-таки вернёмся к героям Севастополя. Мы все с детства помнили их имена, знали их портреты, жили на улицах, названных в их честь, читали истории об их подвигах, гордились ими. А кем же были те, кто все-таки взял Севастополь, не смотря на героизм его защитников? Или российская армия потерпела поражение от трусов и дураков? И неужели без Магги я бы сам не смог до этого додуматься? Наверное, смог бы. Если бы подумал. Но без неё я бы ещё долго не додумался подумать об этом.

Нас учили убойной прямолинейности мысли, основанной на «единственно научной и верной идеологии», классовой убежденности, что всё это есть так, только так и не может быть иначе. Только в маразмирующих мозгах представителей умирающего социального строя – капитализма —  могли мелькать какие-то другие мыслеподобные обрывки. Но кому был интересен это предсмертный бред?

Мы с Магги много раз возвращались к этому вопросу, постепенно расширяя его до больших обобщений: что такое вообще истина, существует ли на неё монополия, может ли в принципе быть прав тот, кто слушает только сам себя и т.п. Сначала Магги с удивлением восприняла мою болезненную реакцию на дела давно минувших дней, но очень скоро уловила, что речь здесь шла о системном кризисе моего мировоззрения. С большим терпением и снисходительностью, как капризному больному, она рассказывала, задавала вопросы, на которые мне приходилось отвечать самому, подсказывала, незаметно устраивала переменки для интеллектуальной разгрузки, бережно обходила болезненные для меня моменты.
Дискуссии, прямо или косвенно касавшиеся этой темы, длились с перерывами недели две.

Не могу сказать, что мы нашли определение истины, да ведь дело было не в этом. Но моя твердокаменная убежденность в собственной неизменной правоте разлетелась вдребезги: оказывается, я запросто мог быть прав, мог быть не прав, но чаще всего – и то, и другое одновременно. И ничего предосудительного или беспринципного в этом не было. Просто я учился воспринимать и отражать сложный мир вместо того, чтобы высокомерно пытаться  заставить мир отражать меня или тех, кто нашпиговал меня догмами.

Поначалу было страшновато подходить с такой меркой к сложившимся убеждениям, но когда я к этому привык, эффект был таким, будто я вышел на свежий воздух из затхлого, герметически закупоренного помещения. Там было всё мое, всё логично, предсказуемо, ничто мне не противоречило, и пустяк, что кругозор ограничивался четырьмя стенами, — зато безопасно. За пределами знакомых стен всё оказалось чужим, часто трудно предсказуемым и беспокоящим. Но зато всё было свободным, а значит и настоящим. И дышалось легче, и виделось дальше.

Этот урок объективно привел и к некоторым конкретным последствиям, может быть, не всегда оправданным. Так, я стал с огромным недоверием относиться к монологам, воспринимая их как инструмент насилия над продуктивным общением. Ещё в школе мне удалось купить каким-то чудом изданную в СССР книгу американца Сопера «Искусство речи». Там, естественно, ничего не было о единственно правильной идеологии, но излагались приемы ораторского искусства с примерами из демократического обихода, звучавшими несколько пугающе. Я очень дорожил этой книгой, много раз к ней возвращался. Но когда вернулся из Ганы, обнаружил, что совершенно к ней охладел, хотя умом я понимаю, что зря. В голодноватые  годы  Перестройки я эту  книгу  продал. Даже лекции в университете, где только возможно, я старался строить в форме диалога, не говоря уже о семинарах. И вроде бы неплохо получалось. Но это частности. А в общем этот урок Магги я считаю самым ценным, не то что перевернувшим, а, я бы сказал, освободившим мое мировоззрение.

Говорили мы с Магги и о свободе, а в те годы тема эта была очень острой. В СССР шла «хрущёвская оттепель», а людей сажали за требование самых элементарных конституционных прав. К самой Конституции 364 дня в году относились стыдливо, как к сифилису в семье или к скелету в шкафу. В Гане тоже творилось что-то непонятное. По крайней мере, ясным пониманием свободы там мало кто мог похвастаться, а те, кому по должности и общественному положению следовало бы это знать, от обсуждения этого вопроса ускользали.

У нас в СССР была в ходу каббалистическая формула: «свобода есть осознанная необходимость». Я не понимал ее и потому никогда не употреблял. По этой же причине многие люди, особенно среди интеллигенции, употребляли ее очень часто – в любой дискуссии о свободе. Уже гораздо позже я понял ее казарменно-лагерный смысл и чёрный юмор. «Шаг вправо, шаг влево считаются побегом, стреляем без предупреждения. А между шагом вправо и шагом влево ты свободен идти, куда хочешь. Осознай это и – свободен». «Каждый человек волен купить у нас машину любого цвета, если только этот цвет – чёрный» (Генри Форд о машинах марки «Т», которые окрашивались только в чёрный цвет). Вот это и есть свобода как осознанная необходимость. Малопривлекательная особа. Разве за неё шли бы на смерть люди уже в течение нескольких тысяч лет?

Магги тоже восприняла эту формулу с недоумением, но не стала ломать над ней голову: видимо, сочла ее за неудачный анекдот. Она выдала свою (или где-то заимствованную) формулировку: «Свобода – это когда ты можешь делать всё, что пожелаешь, и несёшь за это ответственность». Не так чеканно, как у Маркса, зато понятно. Я слегка усомнился, надо ли включать в понятие свободы вторую часть ее формулировки.
-Надо, — убежденно сказала Магги, — понятие свободы имеет смысл только в обществе, а в обществе, где все люди свободны, ты не должен нарушать свободу другого: именно это надо иметь в виду, помня об ответственности за свои поступки. Каждый должен помнить: «моя свобода кончается там, где начинается твоя».

Мне это понравилось, особенно последняя формула, ясная и способная по чеканности соперничать с марксистской. Я ее принял. Но в тех условиях рассуждения о свободе всё-таки носили теоретический, если не экзотический характер. Я был доволен, что узнал, прочувствовал и принял нечто – очень важное, не известное большинству людей (так мне тогда казалось). Я гордился Магги. И неизвестно, чем больше – ее женственной красотой или умом.
Сейчас, когда наше общество осваивает свободу, нередко приходится слышать, особенно от представителей СМИ, трактовки свободы, в которых полностью атрофирована вторая половина первой формулировки (об ответственности). Это досадно и стыдно. Зато в период иракской войны в одном телевизионном ток-шоу прозвучало: «Моя свобода кончается там, где начинается твоя».  Значит, не все у нас полуумки, как сказал бы Тед. А прозвучали они из уст какого-то священника. Может быть, источник этих слов – Библия? Но я их впервые услышал от Магги.

Однажды очень поздно вечером мы с Магги сидели на пустой тёмной террасе уже закрывшегося бара.  Издалека чуть слышно доносились мужественные песни геологов, справлявших день рождения Ванькинпапы. Они уже допивали последние стопки «екатеринки» и на дорожку советовали друг другу держаться и крепиться, поскольку каждый из них считал себя близким родственником ветра и солнца. Барт Пландж куда-то уехал. Элька давно спала под присмотром домработницы. Ни Магги, ни мне спешить было некуда. Мы оба ощущали какое-то счастливое пресыщение жизнью. Мы просто сидели, смотрели на небо и молча беседовали. Уличное освещение уже выключили, только переполненное звёздами небо мерцало и пульсировало. Мне захотелось подать голос:
-Вот она, бесконечность.
Я ожидал, что Магги в ответ в лучшем случае промурлычет что-нибудь мечтательное и неясное, но она ясным и заинтересованным голосом спросила:
-А как ты это понимаешь?
Я считал, что всё тут совершенно просто и объяснил, что можно двигаться (хотя бы мысленно) прямолинейно в любом направлении, и всегда впереди тебя будет пространство, в котором можно будет продолжить движение. Магги немного подумала и спросила:
-А что, если в результате такого прямолинейного движения ты снова окажешься на этой площади? Как тебе такой вариант?

Математика никогда не была моей сильной стороной, и сейчас я даже с некоторым неудовольствием воспринял то, что она сказала. Чары прекрасной ночи  были разрушены. Я лихорадочно вспоминал Лобачевского, какие-то байки об искривлении пространства, которые никогда не понимал, потому что и не пытался. Похоже, Магги прочитала мои мысли и великодушно пришла мне на помощь:
-Непривычная мысль, правда? И дело тут не в математике. Математика – наука о формах, а тут дело скорее в содержании.

«Большое спасибо, — подумал я, — до чего же здорово объяснила».
-А сама ты как относишься к этому своему «варианту»? Ты считаешь, что так оно и есть?
-Не знаю, но уверена, что когда-нибудь я в этом подробно разберусь.
-Так разберись поскорее. А когда разберешься, скажешь.
Магги нашла в темноте мою руку, тихо засмеялась и сказала:
-Да не сердись ты! Это же очень интересно. Пойдем ещё немного побродим. А если такие вещи тебя не интересуют, больше не будем о них говорить.
-Ещё как интересуют! Конечно, поговорим ещё. В другой раз.
В тот вечер никаких заумных разговоров мы больше не вели. Но через несколько вечеров я всё-таки задал ей вопрос, который мне не давал покоя:
-А что ты имела в виду под «содержанием пространства»?
Магги ответила сразу, как будто мы не прерывали дискуссию ни на минуту:
-Я так не говорила, не говорила о пространстве, заполненном каким-то содержанием. Я имела в виду содержание мира, вселенной, или как там тебе удобнее это называть.
-Ну и что же является содержанием мира?
-Бог. Вечный создатель.

Этот ответ вызвал во мне противоречивые чувства. В те годы никто из нас не считал возможным обсуждать подобное. Упоминать Бога было даже как-то стыдно. Мы ассоциировали восприятие Бога и веру в него с религией, а религию – с убогими старухами и кудлатыми попами. Но сейчас Бога упомянула Магги, а это означало, что я мог услышать кое-что захватывающе новое.
-А почему «вечный»? Сказано, что он шесть дней строил Вселенную, а потом отдыхал.
Я чувствовал, что говорю как балаганный критик из атеистического общества, но говорить иначе я ещё не мог. Чтобы как-то реабилитироваться, я рассказал ей о теории первичного взрыва Вселенной:
-Я читала об этой теории. Ну и что?
-Значит, он не вечно творит. Рванул и сидит где-то: ждет и смотрит, что получилось. «И увидел Бог, что это хорошо».
-Ты же сам говорил о бесконечности. Ну, ладно, рванул здесь и смотрит; но  рванул и в бесчисленном количестве других мест и не обязательно одновременно.
-А зачем ему это надо?
-Мы можем только гадать. Мне лично кажется, что этим всемогущий Бог реализует себя. Ведь мочь всё и делать всё – разные вещи.
-Значит, при первичном взрыве Бог превратил свою божественную… — я замялся.
-Субстанцию, — подсказала Магги.
-… субстанцию в вещество и всякие поля, которые нужны для существования вещества…
-Нет, не совсем: Бог порождает вещество и прочее, не уничтожая и не расходуя свою божественную субстанцию. Вещество существует в ней. Только она может превратить хаос в порядок, неживое – в живое. Эта субстанция – всюду. Во всем и во всех.
-Значит, Бог в любом из нас?
-Правильно, брони.
-Я могу поверить, что Бог в тебе, ну а в этих?
Я показал на крикливую подвыпившую компанию негров за дальним столиком, казалось, готовую подраться.
-И в них тоже.
-И в этом?
На террасу по ступенькам восходил Томсон, в кенте и с выражением брюзгливого величия на физиономии.
-И в этом тоже.
-Но что Богу понадобилось в этой образине?
-То же, что в тебе и во мне – жизнь.

Я надолго задумался над всеми этими новшествами. Думал лет сорок и думаю до сих пор, хотя узнал за это время много нового. А тогда я заметил, что Магги с легкой улыбкой искоса смотрит на меня:
-Шевелишь мозгами, брони? Давай-давай, — закончила она по-русски.
Несколько дней спустя я созрел для новых шагов.
-Магги, насколько я понял, должна существовать и жизнь душ без физических тел.
-Естественно, ведь душа – это кусочек божественной субстанции.
-И переселение душ…
-Конечно.
-А ад и рай существуют?
-В таком виде, как это представляют религиозные люди – нет.
-Интересно… А ты не религиозная?
-Нет.
-А скажи-ка, душа подлеца и подонка и душа, скажем, врача, спасшего сотни жизней — у них одинаковая судьба? Ведь по-твоему нет ни ада, ни рая.

Магги засмеялась:
-Мне нравятся твои вопросы, ты не терял времени зря. Я чувствую, что скоро ты начнешь интересоваться такими вещами, в которых я тебе ничем помочь не смогу. Я же далеко не всё знаю. На твой последний вопрос я тоже не смогу ответить, правда, только потому, что он некорректно задан. Но мне понравилось твое выражение «судьба души». Рая и ада в виде вечных отстойников для праведных и грешных душ, действительно, не существует, но у душ своя «жизнь», своя деятельность, свои стремления, свои возможности и трудности. И очень возможно, что у души убежденного, законченного подонка и подлеца окажутся в общем те же возможности, что и у врача, который всего себя отдал спасению людей.
-????
-Мало того. У души этого твоего подлеца могут оказаться лучшие перспективы по сравнению с душой врача, который не любил свое дело и делал его, спустя рукава.
Кажется, я начинал догадываться:
-Значит, для судьбы души важно не то, что ты делаешь, а то, как  ты это делаешь…
-Умница! – и Магги поцеловала меня в губы. — Тебе ещё не надоело?
-Ещё пару вопросов, а то потом забуду.
-Не думаю, что ты когда-нибудь это забудешь. Ну, давай!
-А в чем выражается деятельность душ и куда они стремятся?
-Стремятся они обратно к «Большому Богу», частицами которого они и являются. Для этого им надо набрать огромный и разнообразный опыт в физических телах. Подбором физических тел они и занимаются. Возможно и ещё чем-то, чем можно заниматься и без тел. Не знаю. В любом случае всё их существование подчинено этому стремлению. Это как у человека – стремление к сохранению жизни.
-А есть ли кто-нибудь, кто мешает Богу? Существует ли Дьявол?
-Богу помешать невозможно. Есть ли Дьявол – не знаю, но ты должен понимать, что если он и есть, то его тоже создал Бог для реализации своей общей цели, чтобы мешал не ему, а людям, и люди в борьбе с ним проживали бы жизни, набирались сил и  опыта, то есть реализовывали бы Божий замысел.
-А зачем религии, церковь?..
-Многим нужны посредники, поводыри… Если считаешь, что тебе нужен кто-то, кто возьмёт тебя за руку и поведёт, то почему бы и нет?

Я подумал, что мне не нравится, когда кто-то берёт меня за руку и ведёт. Особенно если я сам знаю, куда мне надо.

Это то, что я узнал от Магги  примерно за месяц, истекший с момента, когда я торжественно  изрек «Вот она, бесконечность» летом 1963 года. Сначала всё это меня очень взволновало, но потом волнение сменилось глубоким спокойствием. Важным моментом было и то, что я понял, что перестал себя обманывать насчет своего атеизма. Я начал думать (и до сих пор так думаю), что атеистами мы являемся для начальства, для знакомых, для «хорошего тона» и т.п., но в глубине души, куда редко заглядываем, мы не атеисты. По крайней мере те, кто способны думать. В результате всего этого я отделил зёрна от плевел, так, кажется, это называется,  и вернул Богу его законное место. В общем —  с Богом, но без религий.

Эта новая позиция требовала каких-то этических выводов. Я их сделал сам, но решил обсудить и выверить с Магги. В конце июля и первой половине августа у меня было много довольно далёких поездок, и было время всё обдумать. Я любовался из окна машины лучами солнца, пробивавшимися к земле через разрывы в дождевых облаках, отвечал на приветствия пацанов, наблюдал за далекими стадами буйволов и антилоп, обедал с бананового листа тем, что покупал у мамми на перекрестке, запивая холодным пивом из термоса, чётко вел переговоры или привозил в лагерь то, за чем меня посылали, а в конце каждой такой поездки меня ждала любимая и любящая женщина. И всё время меня не оставляла мысль, что я живу правильно, в соответствии с глубинными требованиями собственной души. А что это означало, я теперь догадывался.
-Магги, то, что ты мне рассказывала в последнее время – просто здорово! Я уже начал к этому привыкать. Но всё-таки скажи, как надо жить с таким мировоззрением?
-Живи, как хочешь!
-То есть как это?
-В буквальном смысле: живи так, как ты, твое «я», твоя душа этого действительно хотят. Прислушивайся к себе. Не изменяй себе. Не предавай себя.
-Философия свободы?
-Свободы и достоинства – можно сказать и так, но всегда надо помнить, что вокруг тебя такие же свободные люди.
-А как быть с долгом, с обязанностями?
-Так же. У человека практически всегда есть возможность выбирать свои обязанности: они должны соответствовать его внутренним желаниям.  Если почему-то это оказалось не так, надо поскорее избавляться от них. Иначе ты будешь просто терять время и транжирить попусту подаренную тебе жизнь.

Значит, живи так, как ты действительно хочешь, с полной отдачей выполняй свой свободно избранный долг – это и есть единственная заповедь. (В последнее время появилась откуда-то и звучит довольно часто фраза: «Делай, что должно, и будь, что будет!» Разве это не формулировка этой самой заповеди?)Я понимал, что Магги живет именно так.  Теперь я и сам в меру своих возможностей стремился к этому. Но был один не вполне ясный момент.
-Магги, а тебе нравится, как ты живешь?
-Ну да… Живу, как хочу.
-А что ты делаешь там? – я показал в сторону «негритянского квартала». Несколько раз я видел, как она возвращалась оттуда не такая, какой я видел её на волейбольной площадке – измученная, выжатая…
-Ну ты же знаешь, что… Иногда просят помочь. Я иду…
-Но разве это не насилие над тобой? Они же на тебе паразитируют.
-Вот уж нет!
-Но ты же устаёшь…
-Какра-какра (немножко).  Меня не так просто утомить, ты же знаешь! Мне это нравится.
Она помолчала.
-Знаешь, если хочешь вернуться к высоким вопросам… Я избавляю их от боли и страха. Человек в боли и страхе не живет так, как ожидает от него Бог. Он порабощен ими, он не свободен. Я, конечно, понимаю: и боль, и страх – тоже от Бога, и, может быть, я не права. Но с Богом мы разберёмся, когда он сочтёт нужным, а я всегда готова.

Такой была эта поразительная двадцатилетняя негритяночка. Хотел бы и я быть таким же уверенным в себе, когда придется разбираться с Богом! И, наконец, был ещё один урок, который дала мне Магги.  Он был не таким глобальным, как предыдущие, но тоже кое-что во мне перевернул. Он касался моих чисто профессиональных дел, был прикладным, а потому, в определённом смысле, даже более важным, чем другие.

Шли интенсивные, острые, конфликтные переговоры, осложнявшиеся накопленными взаимными обидами и претензиями. Вел их я, как раньше и договаривались с начальством. Девчонок-переводчиц щадили. Напряжение было таким, что в каждом раунде раз-другой приходилось отключаться, т.е. фактически терять сознание. Это происходит не так, как тогда, когда тебе суют под нос нашатырный спирт, подняв с пола. Чаще всего окружающие этого не замечают, и, если повезёт, ты не теряешь нить дискуссии. Но такие провалы в восприятии  всё-таки очень деморализуют и пугают: а сможешь ли выкарабкаться в следующий раз?  У меня сложилось впечатление, что переговорщики иногда всё-таки что-то замечали. Офори провожал меня взглядом, где  что-то вроде уважения сочеталось с мечтательностью: а как было бы здорово, если бы ты прямо здесь копыта отбросил. Наши пытались нянчиться со мной, как с дитяти, от чего я с негодованием отбрыкивался и спешил к Магги.  Я уверен, что только общение с ней позволяло мне полностью восстанавливаться и выдерживать на следующий день новый многочасовой марафон.  Наконец этот кошмар окончился. Несколько дней спустя, когда мы с Магги мирно сидели на стеночке в тупике Казаряна, она вдруг впервые за это время спросила:
-Ну, как переговоры?  Тяжело было?
-Лучше не вспоминай. Ужасно.
-Папа тебя хвалил.
-Спасибо.
-Расскажешь мне о своей работе?
-Да что там рассказывать? Ты и так всё знаешь.
-Но мы с тобой никогда об этом не говорили. Ты можешь сказать, есть ли у тебя какой-то основной…, — она замялась, — принцип, или цель, или идея – не знаю, понимаешь ли ты меня?
-Я стараюсь переводить так, чтобы стороны не замечали, что говорят на разных языках, чтобы они полностью понимали и «текст» и «подтекст» друг друга.
-Значит, стараешься быть какой-то супермашиной для перевода?
«Прочитала у меня в голове, ведьмочка», — подумал я.
-Стараюсь, и думаю, что иногда это у меня получается.
-Понимаю. Это впечатляет.
В этом комплименте мне послышалась маленькая, совсем маленькая примесь иронии. Мы помолчали, а потом снова заговорила Магги:
-Скажи, Вэл, как ты думаешь, что будет, если обе стороны заинтересованы в достижении соглашения, но переговоры ведут амбициозные дураки, или люди, обиженные лично друг на друга, или те, кто считает компромисс просто недопустимым?..
-Думаю, что они разойдутся ни с чем, и будут расходиться так до тех пор, пока им не надоест быть амбициозными дураками вместе со всем тем, что ты перечислила.
-А всё это время дело будет стоять?
-У нас в Буи так часто и бывает.
-А ты не пробовал стать третьей стороной в переговорах?
-Как это?
-Стать третьей стороной с одним единственным интересом: успешно достичь взаимовыгодного соглашения. И без амбиций, без копания в старых обидах…
-Но ведь я – только переводчик. Значит, я должен буду переводить не то, что есть, а то, что должно быть для достижения соглашения?
-Ну, может быть и так. Тебе виднее. Вспомни прошлые переговоры. Там все и всегда говорили только то, что, по твоему мнению, шло на пользу делу?
-Нет, конечно!
Я начал вспоминать, и мне стало тоскливо и стыдно за обе стороны. А ведь договоренность была необходима обеим. В конечном итоге она была как-то, приблизительно, вроде бы достигнута. У обеих сторон наверняка сохранились и горечь, и взаимное недоверие. А я вымотался в стельку. А что если бы я занял активную позицию «третьей стороны»? От перспектив у меня чуть ли не закружилась голова.
-Ну, Maggie-girl, вечно ты выдаёшь такое, что у меня дух захватывает!
-Я так тебе сочувствую, broni-boy!
Она тесно прижалась ко мне, и я увидел, как танцуют в её глазах лукавые лунные чёртики.

В дальнейшем я часто использовал этот принцип участия в переговорах, именуя его для себя «принцип третьего» или «принцип Магги». Нелегко было его применять. Напряжение возрастало многократно. Иногда приходилось чуть ли не выдумывать диалог. Но результаты, как правило, оказывались великолепными. Я даже экономил силы на том, что удавалось сократить время переговоров. Жаль, что мне нельзя было ни с кем поделиться впечатлениями: меня тут же размазали бы по стенке. Это была моя маленькая тайная радость. Спасибо Магги.

Вот и всё, что я хотел рассказать о загадках и уроках Магги – моей чёрной звездочки, которая внезапно появилась и внезапно исчезла. Я назвал бы наши отношения полной, абсолютной гармонией, о возможности которой я раньше даже не догадывался.  Мне кажется, о возможности такой гармонии не догадывается и большинство людей,  хотя к какой-то гармонии с любимым человеком стремятся все. И по пути к ней люди обычно осторожно и дотошно выясняют, «а как она будет выглядеть», » а что будет, если (если не)…»,  «а вдруг…», «а что потом?..» В общем, обычно доступная гармония как-то планируется, обусловливается, подстраховывается… У нас ничего такого не было. Никакой разведки, никаких условий, планов и обещаний. Началось всё со «здесь и сейчас» и закончилось, когда «здесь и сейчас» исчезли.

Хочется ли мне знать, что стало с Магги? – Скорее нет, чем да. Я избегал Барта, так как опасался, что он передаст мне привет от дочери, и мне придется спросить, как там она, и услышать о её успехах где-то в чужом далёком городе, где живет она красиво и радостно – иначе она не могла – но без меня.
После отъезда Магги я постарался не получить о ней абсолютно никакой информации. Этим я заработал для себя свободу мыслей о ней.

Если бы захотел, я мог бы предположить, что она сделала крутую карьеру где-нибудь в «Майкрософте». Она была ярким типом  «женщины отдающей», «женщины дарящей». У таких имеются прекрасные шансы найти счастье в семейной жизни. Но я не хотел бы вдруг получить письмо с бодрым описанием успехов её детей и фотокарточкой, на которой симпатичная чёрная бабуля читает вечную «Алису в стране чудес» разноцветным внукам. Такую Магги я не знал, да и знать не хотел бы, потому что знал другую.

Мне больше нравится думать, что она ушла туда, откуда явилась – в те захватывающие пространства, куда она впускала меня лишь на несколько секунд. И носится там чёрная звездочка, выискивая, кому нужна радость, и ветры других созвездий развевают её пышные, антрацитно сверкающие волосы. И когда-нибудь вновь окажется она где-то в наших пределах, и я услышу:«Ohoye, broni! Всё ещё топчешь эту суматошную Землю? Всё ещё стучит твоё сердце? Не волнуйся, у нас всё в порядке!»

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Если эта заметка Вам понравилась, поделитесь ею со своими друзьями в социальных сетях: кнопки «Поделиться» располагаются ниже

Связанные с этим материалом заметки:

Магги. Часть 1. Неожиданное знакомство
Магги. Часть 2. Дальняя поездка
Жизнь рядом с Магги. Часть 3
Жизнь рядом с Магги. Часть 4. Визит в столицу
Жизнь рядом с Магги. Часть 5. «Я буду с тобой»
Жизнь рядом с Магги. Часть 6. После Магги
Русские в Гане. Конфликт
Обеды на африканских дорогах-1. Рыба по-гански
Обеды на африканских дорогах-2. Кенке и банку
Обеды на африканских дорогах-3. Пюре из слоновьих ушей
Гана. В затопленных джунглях
Обыкновенная поездка русских по Африке
Первые полгода в Африке
Впереди – далёкий блеск алмазов, а вокруг – весёлая жизнь русских в Африке. Часть 1
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 2. Жизнь и приключения обезьяна Ваньки
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 3. Как же добраться до Сьерра-Леоне?
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 4. Крокодилы, бабуины и мы
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 5. Некоторые тропические неудобства
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 6. Взрыв
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 7. Покупка машины (натюрморт)
Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 8. Сезон бурь

Все заметки того же автора

Полезные ссылки:

Купить авиабилеты по выгодной цене
Купить билеты на поезда для поездок по Европе
Надёжно и выгодно забронировать отель или апартаменты по всему миру
Заказать трансфер на такси из аэропорта или от ж/д вокзала до отеля (и обратно)
Заранее забронировать экскурсии в более чем 600 городах мира
Оформить онлайн страховой полис путешественника

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

  • Татьяна Барашева

    03.04.202000:36

    Опять и опять читаю с большим интересом. Что-то просто с удовольствием от слога и эмоций, а что-то с интересом, который заставляет задуматься о филосовских вопросах бытия. Как же неожиданно много интересного и вокруг нас, и в каждом из нас. Спасибо, Валерий.