Весёлая жизнь русских в Африке. Часть 11. «Забыть ли старую любовь?»

Продолжение рассказа о полной приключений командировке в Западную Африку.
Начало читайте здесь:

Пока спасательная экспедиция отсутствовала, европеец перебирал на столе бумаги, что-то писал. Иногда поднимал на меня глаза и, как бы извиняясь, говорил: «Дела…» А я немного подремал в кресле.

Перед самым возвращением спасателей он закончил дела, потянулся, собрал бумаги, рассовал их по папкам и сказал: «Конец». И тут появились Слава, Люда и наш шофер, а с ними дорожники – участники экспедиции. Наши стояли как пришибленные, смущенно улыбались и щурились на свет. Дорожники что-то возбужденно рассказывали друг другу.

Начальник спустился к нашему грузовику, посветил фонариком под левое крыло, под брюхо машины, приказал открыть капот. Подкапотное пространство оказалось чуть ли не наполовину заполненным землей, щепками, камнями. Непонятно, как вращался вентилятор. Он шутя ткнул нашего шофера кулаком в пузо и сказал:

— Да ты счастливый мальчик!
— Мы тут все счастливые мальчики и девочки, – сказал я.

Наконец все разошлись. С ними ушёл отдыхать и наш шофер. Мы, чувствуя себя смущенными своим непрошеным появлением, молча сидели в креслах. Начальник тоже, видимо, не был балагуром. Вдруг он спохватился:

— Надо вас чем-то накормить, а столовая давно закрыта.

Мы вяло запротестовали, но есть хотелось, и он достал «ланчен мит», хлеб, бананы, кипяток для чая… Перекусили. Я все разглядывал его, пытаясь определить национальность. Его английский был абсолютно безупречным, но в произношении было что-то не то. Привлекал внимание звук «р», скорее похожий на русский, чем на английский, еще что-то неуловимое. На вид ему было лет сорок пять, довольно высокий, сухощавого, но крепкого, жилистого сложения, почти не загорелый и рыжий. А непонятнее всего было лицо. Что же это за антропос? Нос был тонким и крючковатым. Похоже, Славу тоже занимала национальность нашего хозяина. Он тихонько спросил у меня:

— Из Израиля, что ли?
— А ведь может быть… Евреи тоже бывают рыжими.

Видимо, какие-то из этих слов стали понятны нашему хозяину. Он метнул в нас хитрый взгляд и захохотал. Мы смущенно молчали: чего это он?

— Я знаю, о чем вы думаете, – сказал он. Я – шотландец, – и еще немного добродушно посмеялся, но уже вместе с нами.

Это был первый человек, о котором я достоверно знал, что он – шотландец. «Так вот они какие, все эти Фергюссоны, МакЛохланы, МакИнтоши, Дугласы и Бёрнсы». Я сказал, что встречал немало британцев, но все они были англичанами, как мне казалось.

— Вряд ли. Среди них наверняка были шотландцы. Но вообще-то мы совершенно другие.

По местным понятиям было уже довольно поздно. Шотландец сказал, что у него есть комната с двуспальной кроватью для Люды и Славы. Они ушли, а начальник скоро вернулся и сел в одно из кресел на террасе. Я понял, что он отдал нашим ребятам свою комнату и спать ему было негде.

Я мог бы пойти спать в кузов нашего грузовика, закутавшись в брезент. Мог бы неплохо выспаться в кабине, но мне это показалось неэтичным, и я остался в кресле. Мы не обсуждали с ним наш ночлег, а просто сидели за бутылками пива, которые он достал из холодильника. Мы спокойно и расслаблено пили пиво, перебрасываясь незначительными замечаниями. Он рассказал о своих наблюдениях за жестами негров, которые, по его мнению, очень напоминали жесты обезьян. Похоже, и тех и других он знал гораздо лучше, чем я. Ночь текла. Нам некуда было спешить, да и деться-то было некуда. Как случайные пассажиры в одном купе, мы могли рассказать друг другу что угодно, чего никогда не рассказали бы знакомым и приятелям. И каждый знал, что его собеседник будет помнить это лишь до тех пор, пока не закончится сюжет. Это были рассказы для говорящего, а не для слушающего.

Мы надолго замолкали. Молчание не тяготило: ни один из нас не был обязан развлекать другого, ни один не должен был придерживаться какой-то логической последовательности рассказов. Но было что-то в этой ночи, что делало недостаточными объединяющие нас сочувствие и благодарность. Что-то более глубокое разбередила в нас она. Он принес бутылку шотландского виски и драгоценный лед. Бросили в стаканы столько кубиков, сколько сочли нужным, и вернули лед в морозильник. Он смотрел вдаль на звездное небо над рваным силуэтом джунглей и что-то напевал себе под нос. Я прислушался и узнал знаменитую Auld Lang Syne – мелодию на слова Роберта Бёрнса (А ведь какой-то год назад я писал курсовую по его поэзии!) Это была песня о дружбе, которая сильнее смерти, и о любви длиннее, чем жизнь. И я тихонько запел ее по-англо-шотландски: Should auld acquaintance be forgot And never brought to mind? Он удивился, улыбнулся и, не давая ритму споткнуться, включился в песню, перенял у меня инициативу и повел:

Should auld acquaintance be forgot
Аnd the days of auld lang syne?

Мы пели вполголоса, чтобы не потревожить спящий лагерь, и слова песни никуда не летели, а оставались здесь в маленьком круге тусклого света, где поблескивали бутылки и стаканы.

Это были слова для нас, для наших мыслей и чувств, а они усталым людям не мешали. Они снялись, как бесшумные ночные птицы, и полетели в разные стороны. Его мысли – прямо вдоль Гринвичского меридиана на север к зеленым, зализанным ветрами холмам Шотландии, где остались его друзья и любимые. А меня там никто не ждал, и я там никого не любил. Мои мысли поплыли над спящими лесами и саваннами, над черными барханами Сахары, над морями и реками туда, где жили те, кого я любил, кто любил или оставил меня, и я продолжил по-русски:

Забыть ли старую любовь
И не грустить о ней?
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней.
За дружбу старую — до дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней.

Где-то там затерялись Света Зелинская и Оля Боярская, где-то там сходились и расходились мы с глазастой умницей Любкой, пока не разошлись навсегда, там, среди безбрежной Москвы исчезла непонятная Рита. Но там мои друзья – Боб и Вовчик Рыжий — готовились выйти в океан жизни, и они помнили обо мне.

Переплывали мы не раз
С тобой через ручей,
Но море разделило нас,
Товарищ юных дней.
За дружбу старую — до дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней.

И я знал, что все сложится удачно. Что девчонки построят свои жизни так, как им хотелось, что вернутся невредимыми к родным причалам мои отважные друзья, и не проглотят их равнодушные волны, что не сожрет меня крокодил и не сломает «джангл фивер», что мы когда-нибудь встретимся и споем:

И вот мы снова собрались.
Твоя рука — в моей.
Мы пьем за старую любовь,
За счастье прежних дней.
За дружбу старую — до дна!
За счастье прежних дней!
С тобой мы выпьем, старина,
За счастье прежних дней.

Мы заснули под утро, когда контуры джунглей с восточной стороны уже четко обозначились, а скоро зашевелился весь лагерь: дорожники, как и изыскатели, вставали рано, чтобы сделать как можно больше до наступления послеполуденного пекла. Шотландец пружинисто встал с кресла и, увидев, что я проснулся, показал, где умыться и где нам подадут завтрак. Сказал, что вынужден нас оставить, но что все распоряжения насчет ремонта сделаны, и мы сможем продолжить путь, когда нам будет удобно. Он ушел завтракать, а из его комнаты вышли заспанные, но хорошо отдохнувшие Слава и Люда. Увидев меня в кресле, Люда сказала:

— Ой, а где вы спали?
— Здесь.
— И он тоже?
— Да.
— Ой, лучше бы мы переспали в машине. Мы же не знали, что ему больше спать негде.
— Не беспокойтесь. Мы хорошо провели время. Умывайтесь, пойдем завтракать, а машину нам будут чинить прямо сейчас.

Мы увидели, как шотландец вышел из вагончика, который служил столовой, сел в «лендровер» с багажниками на крыше и на капоте и уехал. На завтрак нам подали овсянку, яичницу с беконом и апельсиновым соком, кофе и гренки с джемом. Нормально. По-британски. Никто не спросил, кто мы такие. Никто не потребовал плату. Слава подошел к нашему грузовику и проконтролировал, как временные вчерашние болты извлекли, нарезали в отверстиях дюймовую резьбу и затянули русские детали англосаксонским крепежом, пометив головки болтов краской, чтобы легче было отличить их от метрических.

И мы снова тронулись в путь. Примерно через полчаса подъехали к месту, где на очищенной от леса площадке теснились машины и дорожная техника. Там был и джип шотландца, но до него от дороги было довольно далеко. Мы остановились. Люда сказала:

— Надо его отблагодарить.
— Как мы его сейчас отблагодарим? – сказал я, — ну, сходи, поцелуй его.
— Гм, – сказал Слава.
— Да ну вас, – сказала Люда.

Мы начали сигналить, но никто долго не обращал внимания. Наконец, видимо, кто-то из дорожников узнал нас и позвал шотландца. Тот вылез откуда-то и помахал нам издали рукой. Мы вчетвером замахали ему с грузовика. Шотландец сцепил руки над головой и потряс ими. Больше мы ничего не могли сделать, тронулись дальше и доехали благополучно. Примерно неделю спустя я снова попал в те места. Со мной была хорошая коробка пива «Клуб» от нас со Славой. Проезжая мимо лагеря, я заметил «лендровер» с двумя багажниками:

— Ага, значит, он здесь.

Я подозвал ближайшего негра-дорожника и попросил его отнести коробку на капот «лендровера» их начальника. Негр с готовностью выполнил просьбу. В коробке была записка: «From Russians with love. Should auld acquaintance be forgot?»

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Если эта заметка Вам понравилась, поделитесь ею со своими друзьями в социальных сетях: кнопки «Поделиться» располагаются ниже

Связанные с этим материалом заметки: